"Сразу скажу, что отделение Каталонии от Испании представляется мне делом довольно странным. Конечно, я понимаю, что у Каталонии есть своя собственная история, далеко не всегда связанная с Испанией. В Средние века графы Барселоны были могучими феодалами – сначала, во времена Карла Великого и его потомков, - вассалами французских королей, потом вообще независимыми правителями. В XII веке граф Рамон Беренгер IV женился на королеве Арагона – и таким образом его графство стало частью владений Арагонской короны", - напоминает историк и заслуженный учитель РФ Тамара Эйдельман на своей странице в Facebook.

"При этом правители Каталонии, как и короли Арагона, очень внимательно следили за тем, что происходило к северу от Пиренеев и часто вмешивались во французские дела. Каталонский язык, кстати, похож на французский – и, насколько я могу судить, очень сильно похож на южно-французский язык – окситанский, он же провансальский.

В начале XIII века Педро II Арагонский (он же граф Барселоны, Жероны и других мест нынешней Каталонии) – очень интересный, но, как сегодня бы сказали, "противоречивый" король – активно вмешивался в дела юга Франции. Он был женат на Марии де Монпелье – и начал присоединять к своим владениям те земли, которые сегодня считаются французскими. Здесь вполне могло бы возникнуть Арагонско-каталонско-окситанское государство – и сегодня карта Европы была бы другой.

Но Педро вмешался в борьбу французского короля со здешними еретиками-катарами на стороне катаров, заступился за своего родственника Раймунда Тулузского, отправился воевать (поговаривали, что ради какой-то здешней дамы) - и погиб в битве при Мюре. Его враги считали, что он потерпел поражение, потому что всю ночь перед боем пьянствовал и развратничал, а друзья подчеркивали, как смело король сражался до последнего, окруженный множеством врагов.

Во всяком случае юг Франции стал подчиняться французскому королю, притязания Арагона ограничились землями к югу от Пиреней, а в конце XV века, после брака Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, возникло объединенное испанское королевство, в котором каталонцам жилось в общем неплохо. А чтобы понять, как богата была Каталония в начале ХХ века, когда большая часть Испании оставалась совершенно нищей, - достаточно пройти по центру Барселоны и посмотреть, какие здесь строили дома.

Дальше начались бурные события ХХ века, и выяснилось, что Барселона – одно из самых левых мест Испании. Во время гражданской войны Барселона стала одним из главных оплотов республиканского правительства... до тех пор пока просталинская социалистическая партия не столкнулась с антисталинской (иногда говорят – троцкистской) партией и анархистами, что привело к кровавым столкновениям, так страшно описанным Оруэллом в его "Памяти Каталонии".

Для Франко, естественно, все левые были одинаково плохи, и Каталония после гражданской войны вызывала у него плохо скрываемую ненависть. Каталонцы отвечали ему взаимностью. Репрессии первых лет франкистского правления здесь были ужасными. Во время диктатуры Франко был полностью запрещен каталонский язык, над всей страной реял лозунг: "Ты испанец, говори по-испански". Власть церкви, так раздражавшая сторонников Народного фронта, стала огромной. В более религиозных частях страны к этому, может быть, относились спокойнее, но для "безбожных" каталонцев это означало еще одно унижение.

Так что, с одной стороны, можно понять, почему для каталонцев так важны разговоры о независимости, - с их историей, с их преданностью своему языку, с нелюбовью к центральному правительству, с их экономическим ростом, который и не снился, скажем, югу Испании. С другой стороны – теперь-то не франкистские времена. Все, кто хотят, говорят по-каталонски, образование, культура, газеты, книги – все разрешено. В церковь - хочешь ходи, хочешь не ходи. Деньги... Ну да, это всех волнует – почему, мол, богатая Каталония должна кормить другие регионы? Мадрид, правда, на это отвечает, что разница в уровне развития уже не так велика, и что ничего особенно страшного в уровне отчислений в государственный бюджет нет. К тому же, противников отделения в Каталонии тоже очень много.

Но все равно постоянно возникает ощущение, что дело-то в основном в перераспределении финансовых потоков... Вернее, такое ощущение было до последнего времени. Но вот 14 октября был вынесен приговор по делу двенадцати лидеров сепаратистского движения. Присяжные признали их виновными в подстрекательстве к мятежу, а некоторых еще и в финансовых злоупотреблениях. Что характерно, обвинения в организации мятежа были отвергнуты. Но несмотря на это обвиняемые получили сроки от 13 до 9 лет.

В Каталонии сразу же начались волнения. Что мы видели в новостях? Возбужденные толпы, разграбленные магазины, горящие баррикады. Но, во-первых, вспышки насилия продолжались недолго и были остановлены, а во-вторых, остановлены они не только и не столько полицией. Каждый день в Каталонии на улицы выходили люди, которые становились между радикалами и полицией и останавливали тех, кто пытался бросать бутылки с зажигательной смесью или приходил в натянутых на голову капюшонах и с дубинками.

Читаю телеграм-канал "Каталонский кризис" - и просто слезы выступают на глазах. Снова и снова: люди встали между полицией и радикально настроенной молодежью, люди сидят на мостовой, разделяя полицию и демонстрантов, люди постарше говорят: "Мы будем добиваться своего мирными способами". И так каждый день. Сегодня вся Каталония покрыта желтыми ленточками, означающими требование свободы политзаключенным, студенты перекрывают доступ в аудитории и блокируют некоторые дороги, а сотни людей приходят в суды и подают заявления с требованием, чтобы их тоже судили, потому что они выступали за независимость Каталонии. "Пришедших с повинной" уже так много, что в судах принимают только по 25 заявлений в день, чтобы дать возможность гражданам обращаться в суд и по другим вопросам. В результате около судов выстраиваются очереди. Очереди из тех, кто тоже хочет в тюрьму.

И вдруг я ловлю себя на том, что, хотя прекрасно понимаю, что не очень-то нужна эта независимость Каталонии, но уже поневоле начинаю в этом своем понимании сомневаться. Я начинаю сочувствовать тем, кто так цивилизованно отстаивает свои права. Я начинаю им завидовать".