"Дональд Трамп никаких книжек не читает - а зря. Если бы читал, то, возможно, знал бы, что президентам ссориться с директорами ФБР опасно. Братья Кеннеди, например, просто боялись великого и ужасного Эдгара Гувера, и правильно делали: у него было досье на всех троих. Многое мог бы рассказать на эту тему Ричард Никсон: он пал жертвой первого зама директора ФБР Марка Фелта, который оказался главным осведомителем журналистов The Washington Post по прозвищу Глубокая Глотка", - пишет журналист в колонке на сайте "Грани.ру", комментируя выступление уволенного директора ФБР Джеймса Коми на слушаниях в сенате США.

"Показания Джеймса Коми могут стать основанием для обвинения президента в препятствовании правосудию. Это то, в чем помимо прочего обвинялись Ричард Никсон и Билл Клинтон.

Разговоры с глазу на глаз вообще не в обычае Белого дома - президент, как правило, общается с руководителями федеральных агентств и ведомств в присутствии "профильных" советников. Но Дональд Трамп, по свидетельству давно знающих его людей, привык именно так решать вопросы - посредством закулисных сделок. О лояльности он беседовал с Коми за обедом. Получив приглашение, Коми был уверен, что стол будет накрыт на несколько кувертов, но даже официанты, подав очередное блюдо, покидали помещение. Второй разговор, о Майкле Флинне, состоялся в Овальном кабинете после совещания. Закрыв его, президент попросил удалиться всех, кроме Коми. Министр юстиции Джефф Сешнс и старший советник Джаред Кушнер попытались остаться, но президент указал им на дверь.

Речи президента настолько не понравились Джеймсу Коми, что он пришел к министру и попросил больше не оставлять его наедине с президентом. Но о содержании этих разговоров министру не рассказал".

"Бывший директор под присягой подтвердил в сенате подлинность сведений, опубликованных в The New York Times, и добавил много деталей. Более того: заявил, что вторую утечку организовал он сам при содействии своего друга, профессора-правоведа из Колумбийского университета.

"Вы такой большой, такой сильный, - спрашивала его сенатор-демократ Дайэнн Файнстайн. - Я знаю, что такое Овальный кабинет. Когда входишь в него, невольно испытываешь робость. И все же почему вы не сказали: "Господин президент, это неправильно, я не могу обсуждать с вами этот вопрос"?"

"Наверно, будь я посильней, сказал бы, - вымолвил Коми. - Я был настолько потрясен беседой..."

В качестве основания для прекращения расследования президент сказал о Флинне: "Он хороший парень и многое пережил. Он не сделал ничего неправильного". "Помню, я ответил: "Согласен, парень он хороший", - и тем самым как бы сказал: "Я не согласен с тем, что вы просите меня сделать". Так Коми объяснил свою нерешительность.

Разыгрывающаяся на наших глазах драма будет еще не раз описана и экранизирована. Беллетристы, как водится, упростят и выпрямят сюжет. А мы его видим со всеми шероховатостями, мелкими подробностями и ответвлениями. Но личная драма Джеймса Коми займет в нем центральное место. Он не герой, но и не подлый интриган. Ему не раз приходилось принимать трудные решения, он ошибался, порой изменял своим принципам, на него сыпался град стрел из обоих политических станов. Но вчера он сделал самый главный в своей жизни выбор".