Олег Соколов в Октябрьском районном суде Санкт-Петербурга
Объединенная пресс-служба судебной системы Санкт-Петербурга

"Интересно, что история Соколова ужасна не сама по себе, а тем, что переплетает несколько плохо совместимых сюжетов. Нас не удивишь убийством из ревности, и в расчленении трупа тоже ничего удивительного, к сожалению, нет, но выбивают из колеи не отдельные ужасные подробности, а сам факт их сочетания, хотя девушке, в общем-то, было уже все равно, а с телом любого человека после смерти ничего хорошего не происходит, но это ничего или вытеснено из сознания, или в каком-то смысле культурно одобряется — вряд ли кто-то из нас осудит человека, который согласился стать донором органов после смерти", - пишет журналист и маркетолог на своей странице в Facebook.

"То есть шок вызывает даже не сам факт убийства, а нарушение негласной культурной нормы. И таких норм много, хотя они почти никогда явно не проговариваются, но, наверное, каждый понимает, что хранить тело бабушки в спальне это плохая идея, даже если ты очень ее любил (эта норма, кстати, не абсолютна, но в нашей культуре так не принято).

Иногда я задумываюсь, что останется от меня, если убрать все эти культурные ограничения и забыть книжки, которые я прочитал. Есть ли, простите, душа, наличие которой у каждого из нас тоже является культурной нормой и практически не связано с религиозностью — даже атеисты и агностики редко доходят до отрицания существования себя, это неприятная мысль.

Но что, если и правда больше ничего нет, и я всего лишь книги, которые я прочитал, и сериалы, которые я посмотрел — что, в общем-то, так себе багаж, несмотря на то, что ранние сезоны "Доктора Хауса" были очень хороши.

У религии есть ответ на этот вопрос, но с ней другая проблема. Практически весь физический опыт нерелевантен обещанному блаженству после смерти. Зачем нам учиться не убивать, не красть, не лгать, если там это все равно будет невозможно?

Мы иногда говорим, что школа не готовит человека к настоящей жизни и учит всякой дури типа физической географии и столицы Брюсселя, но настоящая жизнь справляется с подготовкой к настоящей смерти ещё хуже.

Собственно, аскеза и уход от мира, которые со стороны выглядят как мужественный и слегка безумный подвиг, на самом деле могут оказаться единственно логичным поступком, если верить по-настоящему и осмелиться задуматься о том, что происходит. Потому что неважная какая-то хрень происходит, если сердцем ты уже там.

Если после смерти действительно что-то есть, то я, конечно, окажусь в глупом положении.

— Ну, — скажет святой Петр, — последний вопрос. Почему вы хотите работать у нас, почему мы должны вас взять, и кем вы видите себя через пять лет.

— Ну как же, — скажу я. — Не убивал.

— У нас никто не убивает, — скажет Петр. — Это физически невозможно.

— не крал, — скажу я.

— У нас, — скажет Петр, — никто не крадет.

— Ну и это, — скажу я, — другие там заповеди... тоже старался как бы.

— Ну, во-первых, действительно как бы, — скажет Петр, перебирая мои бумаги. — Я вам, честно говоря, не рекомендую продолжать в эту сторону, тут мы можем сделать несколько неприятных открытий. А во-вторых, все это неважно, здесь у нас...

— Я против коррупции, — скажу я. — Я человек не без слабостей, ну а кто нет. Но к чиновникам беспощаден. особенно в интернете.

— У нас нет коррупции, нет чиновников и нет интернета, — вздохнет Петр.

— Ладно, — скажу я. — А бабушка здесь? Можно я на десять минут ее увижу и пойду?

Я прямо чувствую, что не очень вписываюсь, с самого начала как-то у нас не так пошло. Но святой Петр молчит, как будто меня здесь нет".