Религиозные лидеры России предпочитают бесконфликтные отношения с властями честным отношениям с собственной паствой. Поэтому в России, в отличие от Индии или Бирмы, невозможно участие деятелей Церкви в борьбе против коррупции, социального неравенства или чиновного произвола, считает известный российский религиовед, колумнист портала "Газета.ru" Борис Фаликов.
Один из самых знаменитых йогов Индии свами Рамдев уже несколько недель проводит национальную кампанию против коррупции. В начале июня он объявил голодовку и прибыл в Дели, где его поджидали тысячи митингующих. Власти разогнали сторонников свами и депортировали его в Харидвар, но голодовку он прервал лишь через неделю по настоянию врачей. Однако не собирается оставлять борьбу против коррупции - тяжелейшего социального недуга, разросшегося в Индии до гигантских размеров.
Эта страна по-прежнему занимает по распространению коррупции малоприятные первые места в многочисленных международных рейтингах, которые, как отмечает эксперт, Индия "по-добрососедски" делит с Россией, где казнокрадство тоже клеймят все кому не лень, но поделать с ним ничего не могут.
Свами Рамдев принадлежит к новому поколению индийских йогов. Традиционную аскетическую дисциплину он совмещает с умелым менеджментом. "Йогическая империя", как именуют индийские газеты сеть его институтов по изучению йоги и магазинов аюрведических лекарств, созданную предприимчивым гуру, раскинулась далеко за пределы Индии. Рамдев утверждает, что у него нет политических амбиций. Однако не устает подчеркивать, что коррупция - это не только политико-экономическая, но и нравственная проблема, поэтому бороться с ней следует моральными средствами.
Хотя подобные речи можно услышать из уст и любого российского религиозного деятеля - от Патриарха Кирилла до председателя Совета муфтиев России шейха Равиля Гайнутдина, но здесь дальше пафосных призывов дело не идет. Почему индийский религиозный лидер личным примером вдохновляет общественный протест против национального зла, а у нас подобное и вообразить невозможно, задается вопросом российский ученый.
На первый взгляд, ответ прост. Это совершенно не в наших традициях. Индия - совсем другое дело. Именно там Махатма Ганди сделал индуистско-буддийский принцип "ахимсы" (ненасилия) эффективным средством политической борьбы. Мирные марши против колониальных властей, протестные голодовки религиозных активистов вошли в обиход индийской политики и продолжают играть в ней важную роль. Неудивительно, что один из старейших последователей Ганди – Анна Хазаре – объявил голодовку в апреле этого года и добился от властей принятия жестких антикоррупционных мер. Через пару месяцев его примеру последовал Рамдев, рассказывает эксперт.
Есть и еще один момент, на который указывает ученый. Традиционный индуизм всегда был предельно асоциален. Философское осмысление мира как иллюзии (майи) и кастовое устройство индийского общества никак не способствовали участию индуизма в социальных и политических преобразованиях. Он был занят другим - поиском истины, лежащей далеко за пределами материального мира. Но пришел Ганди – и в его руках это неотмирное учение превратилось в эффективный инструмент социальных и политических перемен.
Нечто подобное произошло в прошлом столетии и с буддизмом. В основу буддийской политики также лег принцип пассивного сопротивления злу. Один из вьетнамских буддийских наставников Тик Нат Хан говорил об "ангажированном буддизме", который отвергает насилие и опирается на опыт религиозного созерцания для разрешения экономических и социальных проблем.
Несколько лет назад буддийские монахи возглавили протестное движение в Мьянме. Бирманская буддийская сангха теснейшим образом связана с народной жизнью. Неслучайно поводом для волнений послужила такая бытовая причина, как рост цен на бензин. Постоянно находясь в гуще жизни, монахи знают нужды населения и отстаивают их исходя из своих представлений о высшей справедливости, которые содержатся в буддийском законе – дхарме. Этим и объясняется, что они стали движущей силой протестного движения.
Эксперт не случайно выбрал для сравнения восточные религии. Они издавна славились своей социальной пассивностью, тогда как у западных – общественный активизм в крови.
И если уж индуизм и буддизм в наше время претерпели подобные изменения, почему этого не произошло с религиями России?
Вряд ли потому, что в них возобладал отрешенный мистицизм. О мистическом возрождении в российском православии или том же буддизме что-то не слышно. Священнослужителей и паству скорее связывают отношения, напоминающие отношения поставщиков и потребителей услуг. Разве что услуги носят специфический ритуальный характер. Понятно, что поставщики и потребители живут своей жизнью. Заботы одних, в отличие от той же Бирмы, не становятся заботами других. Так было заведено еще в Российской империи, где священнослужители составляли отдельное сословие и целиком зависели от расположения властей, и подхвачено в советские времена, когда независимая религиозная инициатива каралась как вызов режиму.
По мнению эксперта, эта "традиция" сохранилась у нас до сего дня потому, что такое положение дел в равной мере удобно и светским, и религиозным властям. Первые обеспечивают вторых всевозможными льготами и поблажками, получая взамен гарантии поддержки и послушания. Социальная пассивность в религиозной среде - это дополнительный фактор для сохранения столь милого власти статус-кво.
Только этим, а вовсе не отсутствием религиозных мотивов для пробуждения от коллективного сна и объясняется бездействие отечественных религий в таких злободневных вопросах, как борьба с коррупцией. Да и не с ней одной. Последователи Ганди и Тик Нат Хана находят в своих религиях идейные ресурсы для борьбы за справедливость. Их наверняка могли бы найти в своих и российские православные, и уж тем более мусульмане. Но этого не произойдет, пока религиозное начальство будет предпочитать бесконфликтные отношения с властями честным отношениям с собственной паствой.